Olaf Normann | Олаф Норманн

ОБЩАЯ ИНФОРМАЦИЯ

ПОДРОБНОСТИ

Историческая справка: в связи с акцией на персонажа историческая справка опущена.

Современная география страны: в двух словах: все низменности затоплены, все возвышенности целы, но сожжены Бедствием. Берген ушёл под воду, Осло наполовину цепляется за сушу, и жизнь теперь кустится только на макушках гор и холмов. Современная география Норвегии представляет собой огромную Венецию. Кристиансанн, Олесунн, Ставангер, Тронхайм, Трумсё и все мелкие острова смыты с лица земли. Свальбарда и Лофотенских островов больше нет. Восточная, центральная и северная части страны чувствуют себя лучше всего. Западная и южная части тоже себя неплохо ощущают, но – под водой.

Характер: в связи с акцией на персонажа характер будет опущен.

Всё ещё шаманит и всегда имеет при себе мешочек с рунами. Так себе врачеватель – любимый совет при любом заболевании – попить чаю с имбирём. Не умеет пить – быстро напивается.

ПРОЧЕЕ

Привычки: иронизировать, отпускать «чёрные» шуточки, резко судить и высказывать своё мнение далеко не всегда тактичным образом. Критик. Осуждает поведение братьев, каждого в отдельности и обоих вместе взятых, занудствует в отношении Исландии и зачастую пытается его воспитывать либо заботиться. В любой ситуации привык стараться избегать конфликтов и сбегать в свои (или чужие, книжные) вымышленные миры.
Навыки и умения: покладист и хорошо умеет охотиться, рыбачить и заниматься сельским хозяйством, хоть сейчас это и бесполезно. Ловок, иногда умеет ранить словами. Быстро бегает, в том числе и на лыжах. Довольно меткий. Действительно умеет драться.

Планы на игру: поиски Исландии в компании Швеции.

Пробный пост:
Наверное, у каждого происходят в жизни такие вещи, которые делят её незримой чертой на «до» и «после». Линия эта, проходящая между прошлым и будущим тонким шрамом, навсегда уродует нас. Но страшнее всего оказаться именно в этом кровоточащем «сейчас». Однако масштабы трагедии в каждой судьбе различны, и человеку повезло жить каких-то жалких сто лет – плюс-минус пару десятков. Страны же обречены помнить обиду вечно.
Олаф навсегда запомнит этот день. В его мозгу отпечатается каждая деталь ясного зимнего утра, раскинувшегося громадным куполом над Копенгагеном и всеми датскими землями. То была середина января. Совсем недавно отзвучали последние ноты рождественских хоралов, всего пару недель назад все документы стали датировать новым 1814-ым годом, и в норвежце таилась смутная надежда, что именно этот год окажется переломным в непрекращающейся войне – безусловно, несмотря на банкротство доминирующего королевства, в их с Данией пользу.
Норманн получил вызов из датской столицы пару дней назад и, закончив с неотложными делами, покинул Осло. Ночь, проведённая в Копенгагене, была полна надежд, сомнений и страхов.
Утро выдалось морозным, но прозрачным и ясным. Норге проснулся в их с Даном постели от ярких солнечных лучей, падавших на его лицо, и лёгкого шелеста простыней. Большая тёплая ладонь датчанина осторожно заскользила вверх по прохладной коже Норвегии и замерла на оголённой груди. Оле почувствовал горячее дыхание с нотками перегара в районе своего плеча, а затем и нежное прикосновение сухих потрескавшихся губ на краешке впадинки ключицы. Ещё тогда он подумал, что Хенрик вёл себя как-то непривычно тихо, и то, что он пил, могло означать как хорошие новости, так и плохие. Почему-то у скандинава было неприятное ощущение, что Дания прощается, ведь приветствия были, как правило, совсем другими: если Норманн ещё спал, когда Хенрик возвращался, то норвежца нещадно будили, переворачивали на спину, а после долго целовали, обнимали, пока поцелуи, наконец, окончательно не пробуждали ото сна его самого и некоторые части его тела в особенности. Но да неважно.
Второй странностью этого дня было то, что Хенрик объявил о том, что во дворце гость. Выглядел он при этом виновато, как побитая собака – только поджатого хвоста недоставало. Олаф нахмурился и поинтересовался, кто. «Бервальд», - лаконично прозвучало в ответ, и Дания скрылся в кабинете, сбегая от возможных расспросов.
Оле был вызван к датчанину несколькими часами позже. Он ухватил из происходящего только какие-то отрывки, которые сложатся в полную картину, подобно кусочкам мозаики, только много позже, когда северянин проанализирует события того дня. Щенячий взгляд Хенрика, его нервное расхаживание по кабинету, жаркие поцелуи и тихое «Я не мог поступить иначе», звонкая пощёчина по небритой щеке датчанина, непривычно громкий собственный выкрик: «Что ты сделал?!» - всё смешалось, и за мутной водянистой пеленой, стоявшей перед глазами, трудно было найти реальность и здравый смысл в том, что происходило.
Ругань и шум прекратились с громким хлопком дверью. Норге пулей вылетел из кабинета и с такой силой закрыл за собой дверь, что было даже удивительно, почему по цельному дубу не пошли трещины. Плана не было. Была неизвестность.
Двумя часами позже гонец отправился в Осло, а поверенный отнёс письмо принцу. Теперь, когда над землёй повис необычайно красивый тихий светло-сиреневый вечер, а новости устремились в столицу, к наместнику, Норвегия мог позволить себе обдумать произошедшее за день – и даже дать волю чувствам. Хенрика он видеть не желал – нет, ещё слишком рано, Олаф ещё даже не успел оплакать обманутые надежды, преданную любовь, разбитое сердце, самого себя, в конце концов, – как и не успел взять себя в руки и подобрать сопли. Поэтому услышав стук в дверь, норвежец попросту его проигнорировал. Однако звук исчезать не собирался – датчанин всегда отличался настойчивостью – и скандинав, собравшись, рванул на себя дверную ручку, раздумывая, что именно он сейчас скажет надоедливому Хенрику, но слова комом застряли в горле – за дверью стоял не Дан.